Запутавшись в речах богини Кали,
Я пробовал дышать сквозь жабры рабьи,
Пока её уста мне предрекали
Безденежье, безделье и безбабье.

Но я доволен был любым уделом,
Вычерпывал и тратил сколько было.
И, даже если смерть меня хотела,
Моя любовь всегда меня хранила

От черных дел и неразумных трат,
От адских петель в скрипе райских врат.

Те петли смазав маслом, но не мылом,
Я пробовал уйти и отвертеться,
Но оказалось, что ни тут-то было, -
Какая цель, такие к ней и средства

Всё, что я делал, становилось словом,
Танцующим вприсядку под ногами,
И некая священная корова
Преподнесла мне рог с тремя бобами.

И я бежал стеблями тех бобов
Долой от антиподовых богов. 

Искать вину в других - не лучший способ:
Скорбь получаешь к истине в довесок.
И тот, кто мне вручал дорожный посох,
Остерегал клевать на мелких бесов.

Он говорил: колени - не подмога,
Любви достоин тот, кто гибнет стоя.
Он повторял: когда мы смотрим в оба,
То видим только зеркало кривое.

И в тех местах, где оптика лгала,
Я выпрямлял собою зеркала.

Сквозь кегельбан разбросанных кумиров
Всё виделось в какой-то мутной тризне,
И, брошенный наверх шипами мира,
Я расписался в моноАтеизме.

Делю свой ужин с сытыми врагами,
Которые и с Ним запанибрата...
Неужто в этом скверном балагане
Еще никто не умирал от мата!

Я буду первым, если захочу
Поставить не не Свет, а на свечу.

Бобы истлели, затекли колени,
И лёгкость на подъём разъела жабры.
Враги досрочно полегли от лени,
Задушенные собственною жабой.

Шипы завяли, муки притерпелись,
Дела свелись не только к песнопенью.
Все средства сочтены, и даже ересь
Является отныне лишь ступенью.

Теперь я ближе, нежели тогда -
Сомненья укрепляют города.