2008. Старая Русса. 
  - Знаешь, как понять - курил боец или нет? 
  - Не понял... 
  - Когда могила сделана - прикуриваешь сигарету, втыкаешь ее в могилу и смотришь. 
  - И что? 
  - Смотри... 
  Петрович достает сигарету. Прикуривает. Делает затяжку. Втыкает сигарету в землю могильного холмика. Фильтром вниз, естественно. 
  Сигарета начинает пыхать. Как будто кто-то курит там изнутри... 
  2000. Демянск. 
  Безоблачное осеннее небо. Синее-синее... 
  Рита поднимает бойца. Из-под березки. Лейтенант. Один кубарь. Может и не лейтенант. Кости обгорели. Немцы сожгли или послевоенный торфяной пожар? А хрен его знает. Почти весь он на двух ладошках уместился. Сгорел. Личных вещей нет. Только этот необгорелый кубарик. Рита складывает его в мешочек. Полиэтиленовый. С которыми мы в магазин ходим. Сложила. В это время с березки падает капля. Ей на ладошку. Роса днем? 
  1999. Водос. 
  Хожу один. Щуплю по нейтралке вдоль траншей. Ничего нет. 
  Только железо, железо, железо... Осколки, пули, минометки... 
  Выглянуло солнышко, пригрело. Холодная та 'Вахта' была. Дождливая и холодная. А тут солнышко. Прилег на полянке. Погреться. Задремал... 
  Вдруг из кустов выходят четверо. Трое в форме бойцов РККА, один в командирской форме. Поисковики, что ли? Почему с винтовками? Почему... 
  - Спишь? Мы вот тут лежим... 
  Просыпаюсь. Сердце бешено колотится. Холодный пот. Убежал с той полянки. Через три дня вернулись. Подняли четверых. У троих винтовки... 
  Синявино. 2006-2009. 
  Ручеек, вбегающий в Черную Речку. Нет, это не та, на которой Пушкин стрелялся. Это другая. На ней сотни тысяч стреляли друг в друга. С сорок первого по сорок четвертый. 
  Так вот... Ручеек... 
  В шестом году подняли бойца тут. Обшарили все рядом. Больше нет ничего. Седьмой год. Пришли ставить крест на месте, где подняли бойца. Тут же подняли еще одного. Опять обшарили... Пусто. В восьмом году подняли так третьего. В девятом четвертого. 
  Одно и тоже место. 
  Четыре бойца каждый год. Все сверху - чуть копни. 
  Это не мы их ищем - это они нас ищут. Каждый из них - своего из нас. Они нас находят. Не мы их. 
  Мало мистики? 
  Тогда приезжайте на 'Вахту'. Увидите сами. Своими... Нет, не глазами. Душой. 
  Но почему-то мистическое - не страшно. Страшно совсем другое... Не железо, не кости... Нет... 
  Страшного хватает много. Но осознание этого страшного приходит потом, порой через годы. Хотя вот вспоминаю сейчас - ну что такого уж страшного? 
  Подумаешь, противогазные трубки из земли торчат... Штук сто... Как черви. Большие черно-зеленые черви, вылезающие из земли. На поляне больше ничего. Только брошенные противогазы. 
  В километре от этого места, на самом берегу Волхова - место санбата. Зимнее. Потому как нашли яму - сотня ампутированных ног. В ботинках. Аккуратно распиленные кости. Кто-то из тех, кому отрезали обмороженные ноги, возможно, еще жив. А кости мы похоронили. 
  Страшно было, наверное, Толе Бессонову, когда он нашел и поднял своего однофамильца и тезку. Бессонова Анатолия. Когда развернули медальон и прочитали записку- он просто ушел в лес. Один через час, примерно, вернулся. Хмурый, серьезный сосредоточенный. 
  Мне всегда жутко - когда поднимаешь санитарное захоронение. Нет. Не кладбище. 
  Демянск. 1999. 
  Огромная яма - пять на пять и глубиной метра два. Туда немцы поскидывали после боя убитых десантников из 204-й воздушно-десантной бригады. 
  Убитых и раненых. У некоторых прострелены черепа. Бинты и пластыри... 
  Один боец стоял в углу ямы. Вытянув руки вверх. Хотел выбраться. Не смог. 82 бойца в той яме было. Кто сверху - одни косточки. Ниже - сохранение идеальное - кожа, подкожный жир, волосы, ногти, мясо. 
  Мне подают снизу здоровый кусок глины: 
  - Леха, посмотри медальоны в карманах! 
  Все черное. В органической жиже. На куче этой глины - человеческая лопатка. Хочу посмотреть под ней. Не отдирается. Прилипла, что ли? Поддеваю саперкой кость. Подается. А под ней - мясо. Белое, волокнами. Это не