Мой древний предок набожный семит, 
На Русь пришедший с Ближнего Востока, 
Твои глаза с такою поволокой, 
И в них огонь неистовый горит. 

Они глядят на мир сквозь тьму веков, 
Огнём пылают и полны истомы, 
Им помнятся пожары и погромы, 
И раны от ударов и оков. 

Еврейские глаза, ну что вам рассказать, 
Солёных слёз невыплаканных море. 
Еврейские глаза, ну что вам рассказать, 
В них грусть не проходящая и горе. 

Ну что вам рассказать, печальные глаза, 
Средь тысяч глаз в толпе я вас узнаю. 
Горящие глаза, горячие глаза, 
Снежинки на ресницах тихо тают. 

Мой древний предок набожный семит, 
На Русь пришедший с Ближнего Востока, 
Твои глаза с такою поволокой, 
Но в них огонь неистовый горит. 

Блеск этих глаз ни что не погасит, 
Ни Бабий Яр, ни банды чёрных сотен. 
И если на Голгофу вы взойдёте, 
Вас небо к жизни снова воскресит. 

Ну что вам рассказать, еврейские глаза, 
Солёных слёз невыплаканных море. 
Ну что вам рассказать, еврейские глаза, 
В них грусть не проходящая и горе. 

Ну что вам рассказать, печальные глаза, 
Средь тысяч глаз в толпе я вас узнаю. 
Горящие глаза, горячие глаза, 
Снежинки на ресницах тихо тают. 

Так видится, так и помнится - 
Белый заснеженный город. 
И снег. Снег на крышах домов, 
На улицах, на прохожих. 
И эта женщина на фоне белой застывшей стены, 
Как у стены плача. Откуда ты? 
А снег падает, падает. И тихо тает. 
На крышах домов, на улицах, на ресницах. 
И как слёзы уходят навсегда, 
Медленно и тихо уходят в вечность.