Слабый шорох вдоль стен. 
Мягкий бархатный стук. 
Ваша поступь легка - 
шаг с мыска на каблук.
И подернуты страстью зрачки,
словно пленкой мазутной.
Любопытство и робость.
Истома и страх.
Сладко кружится пропасть.
И стон на губах.
Так замрите пред мертвой витриной,
где выставлен труп мой.

Я изрядный танцор - прикоснитесь желаньем,
я выйду. 
Обратите внимание - щеголь, красавец и фат. 
Лишь слегка потускнел мой камзол, 
изукрашенный пылью, 
да в разомкнутой коже оскалиной кости блестят.

На стене молоток - 
бейте прямо в стекло. 
И осколков поток 
рухнет больно и зло. 
Вы падете без вывертов - ярко, но просто, 
поверьте. 
Дребезг треснувшей жизни. 
Хрустальный трезвон. 
Тризна в горней отчизне. 
Трезво взрезан виссон. 
Я пред вами, а вы предо мной, киска, 
зубки ощерьте. 

И оркестр из шести богомолов ударит в литавры. 
Я сожму Вашу талию в тонких костлявык руках. 
Первый танец - кадриль, 
на широких лопатках кентавра 
сорок бешеных па по-над бездной, 
чье детище - мрак. 
Кто сказал <Казанова не знает любви>, 
тот не понял вопроса. 
Мной изведан безумный полет на хвосте 
перетертого троса. 

Ржавый скрежет лебедок и блоков - 
мелодия бреда. 
Казанова. прогнувшись, касаткой ныряет в поклон
менуэта. 

За ключицу держитесь - 
безудержный пляс. 
Не глядите в замочные скважины глаз: 
там, под крышкою черепа - 
пыль и сушеные мухи. 
Я рукой в три кольца обовью Ваш каркас,
а затем куртуазно отщелкаю вальс
кастаньетами желтых зубов
возле Вашего нежного уха.

Нет дороги назад - перекрыта и взорвана трасса.
И не рвитесь из рук - время криво,
и вряд ли право.
Серный дым заклубился - скользим по кускам
обгорелого мяса
вдоль багряных чертогов Властителя Века Сего.

Что Вы вздрогнули, детка - 
не Армагеддон. 
Это - яростный рев 
похотливых валторн 
в честь одной безвозвратно погибшей. 
хоть юной, особы. 
И не вздумайте дернуть 
крест-накрест рукой. 
Вам же нравится пропасть - 
так рвитесь за мной. 
Будет бал в любострастии ложа 
из приторной сдобы. 

Плошки с беличьим жиром во мраке
призывно мерцают - 
канделябры свихнувшейся, пряной,
развратной любви. 
Шаг с карниза, рывок на асфальт, 
где червем отмокает
прах решенья бороться с вакхическим пульсом в крови.

Кто сказал "Казанова чарует лишь с целью маневра"?
Мне причастен пикантный полет 
на хвосте перетертого нерва.
Мои напор сокрушит Гималаи и гордые Анды
В монотонной свирепости черной и злой
сарабанды. 

Треск разорванной ткани.
Бесстыдная мгла. 
В обнаженной нирване 
схлестнулись тела. 
Шорох кожистых крыл - нас баюкают ангелы ночи. 
Диким хмелем обвейся 
и стыло смотри, 
как звезда эдельвейса 
раскрылась внутри,
как вибрирует в плеске соития мой позвоночник.

Хрип дыхания слушай, забудь про шаги на дороге.
Там пришли за тобой, только это до времени ждет.
Ты нагая взойдешь на разбитые черные дроги.
И безумный возница оскалит ликующий рот.
Леденяще и скупо
ударит Луна.
Содрогнется над крупом
Возницы спина.
Завизжат на дорожных камнях
проступившие лица.
В тусклых митрах тумана
под крыльями сна 
расплетут пентаграмму
Нетопырь и Желна
И совьют на воздусях пылающий бред багряницы.

Но не помни об этом 
в упругом пьянящем экстазе.
Выпестовывай сладость 
мучительной влажной волны.
Звезды рушатся вбок, 
лик ощерен и зверообразен. 
Время взорвано зверем и взрезана кровля спины. 

Кто сказал "Каэанова расчетлив, 
тот врет неумело. 
Я люблю безоглядно врастать 
в прежде чуждое тело. 
Полночь, руки внутри, 
скоро сердце под пальцами брызнет. 
Я пленен сладострастьем полета 
на осколке взорвавшейся жизни! 

Снова - шорох вдоль стен, 
Мягкий бархатный стук.
Снова поступь легка -
шаг с мыска на каблук. 
И подернуты страстью зрачки,
словно пленкой ма