Снега просит душа, только снега.
Будто с родины ком земли.
В придорожном осколке неба
кружат Ивиковы журавли.
Кружат Ивиковы следопыты
над распаханной гнилью полей.
И стучат в облаках копыта
черных Ивиковых журавлей.

Снега просит душа, только снега.
Чтоб покой навсегда, навек.
Инфантильный чудак Онегин
смотрит с грустью в двадцатый век.
На балтийские серые лужи,
на скелеты стальных кораблей.
Смотрит в небо - а в небе кружит
стая Ивиковых журавлей.

Снега просит душа на просторы
Руси, на петлицы солдат,
на погоны святым майорам,
на архангельский чинный смрад,
на церквей оловянные срубы,
где господь так страшно высок,
на мои деревянные губы,
на просоленный болью висок,
на обугленные села,
на расхристанные города...
Ну а в небе такие веселые
летят вороны в никуда.
Только выше, у самого солнца,
еще жутче и веселей
изумрудное сердце бьется
черных Ивиковых журавлей…

…Снега просит душа, только снега,
будто с родины ком земли.
В придорожном осколке неба
кружат Ивиковы журавли.
Никуда нам от них не деться,
чтоб не слышать их голоса,
чтоб не били в самое сердце
их гомеровские глаза.
Под печальное это пение
затеряться бы да умереть.
И мне думается - это спасение,
даже если зовется смерть.
По столетьям, как по ступеням,
бегут реки, по ним - корабли...
И смеется Онегин - что смерть нам,
если в небе летят журавли...