Скрипка издергалась, упрашивая, 
и вдруг разревелась 
так по-детски, 
что барабан не выдержал: 
«Хорошо, хорошо, хорошо!» 
А сам устал, 
не дослушал скрипкиной речи, 
шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел. 
Оркестр чужо смотрел, как 
выплакивалась скрипка 
без слов, 
без такта, 
и только где-то 
глупая тарелка 
вылязгивала: 
«Что это?» 
«Как это?» 
А когда геликон — 
меднорожий, 
потный, 
крикнул: 
«Дура, 
плакса, 
вытри!» — 
я встал, 
шатаясь полез через ноты, 
сгибающиеся под ужасом пюпитры, 
зачем-то крикнул: 
«Боже!», 
Бросился на деревянную шею: 
«Знаете что, скрипка? 
Мы ужасно похожи: 
я вот тоже 
ору — 
а доказать ничего не умею!» 
Музыканты смеются: 
«Влип как! 
Пришел к деревянной невесте! 
Голова!» 
А мне — наплевать! 
Я — хороший. 
«Знаете что, скрипка? 
Давайте — 
будем жить вместе! 
А?»

1914.