*

На мокрой Стрыйской задувает в уши
через акриловые нитки подворота,
озябшим пальцам ног ничуть не лучше.
На остановке отдыхает рвота,
промокший пёс перебегает слепо
раскрашенную светом фар дорогу,
неся в зубах с опаской корку хлеба.
В кармане парки пальцы сжали кроху
того же хлеба или ссохшегося флейка;
наушники бездействуют в кармане.
Звучит эпоха на деснице тиком seiko,
а музыка устала от скитаний
своих и наших. Опротивело спасать ей
чужие судьбы или слыть им саундтреком.
Платан склонился над скамейкой, как писатель
склоняется над чужеродным веком,
склоняется над быстротой эпохи,
сгорая словно книга, словно вечность.
Откуда же в кармане взяться крохе?
Оттуда же земле раздаться в Млечном
Пути. Над Стрыйским парком ходят воды,
платаны напиваются дождями,
и кеды пьют из уличного брода.
Как бурлаки январь по дну наш тянем.
Январь по дню наш тянем. Ветер шепчет
в гранатовые уши, город замер.
Минуты тают в зимней львовской желчи,
как льдинки слов, упавших за глазами. 

*

Часы не ходят против часовой, 
а те, что ходят, не способны – по. 
Возьми прошедшее в вагон метро с собой 
и провези за пазухой в депо 
свой невинности, наивности то бишь, 
и там оставь. Наклей письмо 
на пелену сияющих афиш, 
чтоб адресат прочесть не смог, 
но прочитал бродяга городской 
или сутулый бородатый дворник. 
Посватай праздность с девичьей тоской 
или сруби тоску под корни. 
Наплюй на важность репутаций и 
скажи в глаза, чем истинно болеешь. 
Разбей часы и искренно цени 
часы, принадлежащие тебе лишь.