Тот, кто летал, 
лежит на спине 
на простыне 
в тишине. 

Это если смотреть с земли. 
Если с неба — лежит на дне. 

Смотрит со дна 
и видит огни, 
шепчет "спаси сохрани". 
Тот, кто летал, понимает, что, 
кажется, это за ним. 

Тот, кто летал, 
был весел и смел, 
всё раздал, что имел, 
взял, что посмел, 
был любим и глуп, 
черен от гнева, 
от боли бел. 

Тот, кто стоял за его плечом, 
просто однажды стал ни при чём, 
может устал, 
заболел, 
забыл. 
Тот, кто летал, обречен 

выть 
от фантомной боли в крыле, 
тщетно пытаться отмыть стекло 
и изрыгать только хрип и треск, 
кашлять 
обрывками слов. 

Тот, кто летал — на остром свету. 
Взмыл и набрал высоту. 
На этажерке. 
Чадящий хлам. 
Думал, что будет ТУ. 

Вот он садится на пустоту, 
спрыгивает в пустоту, 
курит 
и гладит 
чужой самолёт: 
всё, остаёмся тут. 

Вот он идёт, 
и идёт легко, 
тянется след неровной строкой, 
пусто — ни мальчика, ни змеи. 
Свет облака молоко. 
Край. 
А за ним — тишина без дна. 
В бездне четыре смешных слона. 
Надо же, думает, 
вот те на. 

Как ты? 
шепчет жена. 
Кажется, легче, летал во сне. 
Мёрзну. 
Иди ко мне. 

Дана Сидерос