НЕУДАЧА
       Илья Сергеич Пеплов и жена его Клеопатра Петровна стояли у двери и жадно подслушивали. За дверью, в маленькой зале, происходило, по-видимому, объяснение в любви; объяснялись их дочь Наташенька и учитель уездного училища Щупкин. 
       -- Клюет! -- шептал Пеплов, дрожа от нетерпения и потирая руки. -- Смотри же, Петровна, как только заговорят о чувствах, тотчас же снимай со стены образ и идем благословлять... Накроем... Благословение образом свято и ненарушимо... Не отвертится тогда, пусть хоть в суд подает. 
       А за дверью происходил такой разговор: 
       -- Оставьте ваш характер! -- говорил Щупкин, зажигая спичку о свои клетчатые брюки. -- Вовсе я не писал вам писем! 
       -- Ну да! Будто я не знаю вашего почерка! -- хохотала девица, манерно взвизгивая и то и дело поглядывая на себя в зеркало. -- Я сразу узнала! И какие вы странные! Учитель чистописания, а почерк как у курицы! Как же вы учите писать, если сами плохо пишете? 
       -- Гм!.. Это ничего не значит-с. В чистописании главное не почерк, главное, чтоб ученики не забывались. Кого линейкой по голове ударишь, кого на колени... Да что почерк! Пустое дело! Некрасов писатель был, а совестно глядеть, как он писал. В собрании сочинений показан его почерк. 
       -- То Некрасов, а то вы... (вздох). Я за писателя с удовольствием бы пошла. Он постоянно бы мне стихи на память писал! 
       -- Стихи и я могу написать вам, ежели желаете, 
       -- О чем же вы писать можете? 
       -- О любви... о чувствах... о ваших глазах... Прочтете -- очумеете... Слеза прошибет! А ежели я напишу вам поэтические стихи, то дадите тогда ручку поцеловать? 
       -- Велика важность!.. Да хоть сейчас целуйте! 
       Щупкин вскочил и, выпучив глаза, припал к пухлой, пахнущей яичным мылом, ручке. 
       -- Снимай образ! -- заторопился Пеплов, толкнув локтем свою жену, бледнея от волнения и застегиваясь. -- Идем! Ну! 
       И, не медля ни секунды, Пеплов распахнул дверь. 
       -- Дети... -- забормотал он, воздевая руки и слезливо мигая глазами. -- Господь вас благословит, дети мой... Живите... плодитесь... размножайтесь... 
       -- И... и я благословляю... -- проговорила мамаша, плача от счастья. -- Будьте счастливы, дорогие! О, вы отнимаете у меня единственное сокровище! -- обратилась она к Щупкину. -- Любите же мою дочь, жалейте ее... 
       Щупкин разинул рот от изумления и испуга. Приступ родителей был так внезапен и смел, что он не мог выговорить ни одного слова. 
       "Попался! Окрутили! -- подумал он, млея от ужаса. -- Крышка теперь тебе, брат! Не выскочишь!" 
       И он покорно подставил свою голову, как бы желая сказать: "Берите, я побежден!" 
       -- Бла... благословляю... -- продолжал папаша и тоже заплакал. -- Наташенька, дочь моя... становись рядом... Петровна, давай образ... 
       Но тут родитель вдруг перестал плакать, и лицо у него перекосило от гнева. 
       -- Тумба! -- сердито сказал он жене. -- Голова твоя глупая! Да нешто это образ? 
       -- Ах, батюшки-светы! 
       Что случилось? Учитель чистописания несмело поднял глаза и увидел, что он спасен: мамаша впопыхах сняла со стены вместо образа портрет писателя Лажечникова. Старик Пеплов и его супруга Клеопатра Петровна, с портретом в руках, стояли сконфуженные, не зная, что им делать и что говорить. Учитель чистописания воспользовался смятением и бежал.