На радость людям, курам на смех ордена и ярлыки;
К огню любовей безопасных возлагаются венки.
Огниво прежнего в кармане прохудившемся вдруг сверкнёт,
Прожжёт портки отцовские, калёные, неброские, с тех ещё дней,
На волю светлячки.

Висят верёвочки, колышутся на огненном ветру.
На водке вилами не пишутся законы по утру.
А в метропоезде в час пик лежит бездомный в одиночестве.
И я один, вагон пустой, я, стало быть, ошибся уровнем.
Ностальгия.
И я теперь уже не выйду, я боюсь тупого воздуха 
С Обводного канала,
Я боюсь растратить волосы и возгласы.

На серой ветке дуют ветры, растрепались провода;
И я хочу, чтоб в эти недра морем хлынула вода,
Чтоб разлетелись по тоннелям неопознанные бабочки,
И мы оценим настоящие безжалостные салочки
В блокаде шапито.

Под снегом рухляди и славы и бумажных крепостей
Роятся выводки безглавых избалованных детей.
На сцене церкви: цели, центы, нецелованные Церберы
Растят латунных либералов для добычи злата – сЕребра.
И я давно уже не слышу и не слушаю стенания
НазвАнных, дальних, ближних,
Однокровных на пороге вымирания.

На теле города проказа недоеденной молвы.
Звучат законы и указы из чугунной головы.
Но приближаться очень боязно, «Ура!» на расстоянии,
А мы из танка видим только бесноватое сияние
Сигнальных маяков.

Привет из выгоревших шахт и из холерных блиндажей,
От обожаемых детей, летящих с верхних этажей,
От старой школы, Мальчиша – Кибальчиша и от Егорушки. 
В любимой сказке из  Жар – птицы люди выдрали все пёрышки.
А из мешка ползут желанья и высасывают кровушку,
И отвечать за все долги
Осталось лишь несчастной Золушке.
И я там был, мёд – пиво пил 
И дни до лета торопил.