Это было в 34-ом году,
Золотые дни моей жизни, да и всего ОГПУ.
Дашка была расстроена, выпал из окна кот,
Ирка Строева две недели как сделала аборт.
Я мотался по городу, в основном по рабочим делам,
Работы было по горло, косили врагов по тылам,
Двадцать выездов в сутки,
Тридцать выездов в сутки,
И почти в каждом доме притаились какие-то суки...

И вот как-то ночью волочим какого-то блядского попа,
Черный ход заколочен, а у подъезда как назло толпа.
"Тихомиров, вперед! В чем дело? Даешь проход!"
Он делает шаг - и в туже секунду грохот в ушах!
И яркая вспышка, и крик, 
И щекою скребу холодный пол,
Что-то горит внутри, 
Не могу нащупать затвор,
Тихомиров рычит: "Терпи!"; сквозь дым стреляет прямо во двор
Раз! Два, три! - Поповский сын убит в упор
Неужели этот мелкий шкет рванул взрыв-пакет,
Не могу поверить, бред, парню семь лет!
Поднимают меня, волокут в машину,
Кровь течет в штанину,
Кто-то кричит: "Наложите шину!";
Кто-то уже смотрит мимо...

До утра пролежал без сознания, в семь
Всем показалось, подох совсем,
Приехал начальник особого отдела,
Оглядел меня как тело, спросил, в чем дело,
А потом вдруг добавил, 
Выставив всех врачей нахер:
"Да все нормально, парень! 
Вылечим, не робей, нахер!
Ты гордость ОГПУ, заморозим тебя в спецгробу,
Проснешься в 2015 году, назло врагу,
Там медицина будет круче на круг,
Электронная машина, лазерный хирург,
Сошьют тебе кости, не бзди, 
Органы безопасности сумеют бойца спасти!"

Привезли на место, если честно, 
Я уже был как тесто.
Заложили в гроб, там тесно,
еле фуражка влезла,
Потом всё вроде как завертелось в хоровод -
Прощай, моя советская родина! 
Тридцать четвертый год!
Прощай, товарищ Ягода, хороший ты человек!
Как миг пролетели годы, и вот двадцать первый век,
Операция без боли, потом два месяца в санатории,
И вот я и будто дома, в родной конторе я!
И да, скучаю невольно по всем кто остался там,
Слава Богу, работы по горло - враги опять по тылам,
Двадцать выездов в сутки, 
Тридцать выездов в сутки,
И здесь в каждом доме
Притаились какие-то суки!