А когда я стану пищей для ночных мотыльков,
                               
в волосах моих попрячутся цветные огни,
                                  
я оставлю свою плоть на перекрестке веков
                                 
и свободною душой пошляюсь вдоволь по ним.

                                
На холмах зеленый вереск не укроет меня,
                              в синий омут головой я и сама не уйду,
                                не возьмет меня земля, не удостоюсь огня.
                                   
Впрочем, это безразлично — как я не пропаду.

И не свита та петля, чтобы меня удержать,
и серебряная ложка в пулю не отлита,
от крови моей ржавеет сталь любого ножа,
ни одна меня во гробе не удержит плита.

И когда истает плоть моя теплом в декабре —
в чье спеленутое тело дух мой в марте войдет?
Ты по смеху отыщи меня в соседнем дворе,
и к тебе с моей усмешкой кто-нибудь подойдет.

И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру.
Ибо дух мой много старше, чем сознанье и плоть.
Я — сиреневое пламя, я — струна на ветру.
Я — Господень скоморох, и меня любит Господь.

И когда я стану пищей для ночных мотыльков,
и когда я стану пристанью болотных огней,
назови меня, приду на твой немолкнущий зов,
не отринь меня, поелику ты тех же кровей.