Всё своё время я ношу всегда с собой. 
То, что не видно глазами, для меня уже мир иной.
В моём пространстве все живущие единицы
Имеют имя, назначение, пол и лица.

У каждого есть путёвка в жизнь и свои права,
И каждый въедет во двор и свалит в траву дрова.
Я пишу на горячем столе, иссяк мой невинный листок.
Солдат в отпуску — рубаха из порток.

Здесь прошлое с будущим не разграничено чётко,
И в левом ухе «техно», а в правом ещё чечётка.
И время Вселенной в моём словаре — очень личное дело.
Смотри, спотыкаюсь я весь, а падает только тело.

И хотя мы живём уже после того, как родился Христос,
Я знаю любой ответ, пока не звучит вопрос.
И всё время путаю, где Запад, где Восток.
Солдат в отпуску — рубаха из порток.

И я всегда готов сказать филиппинское «Здрасьте».
Поймёт лишь тот, у кого вместо среднего уха — плод страсти.
Я сегодня думал, когда разглаживал утром постель:
Я не профессионал, а только люби — тире — тель.

И каков бы ни был искус: мёд, пиво, вино по усам,
Но если знать хочешь истинный вкус — попробуй сам.
Река — это сразу всё: дельта, рукав, исток,
А солдат в отпуску — рубаха из порток.

Моя пунктуальность — как на душу Бог положит.
И с каждым мгновением я другой, а тот, что был, уже прожит.
Пройду через каждую карту, почувствую каждую руну,
Где-то правда от Троцкого, где-то правдивая ложь Камерона.

Возьму одиннадцать слов, и всё означают «холод»,
А в каждой газете мне пишут, что я молодой — и я молод.
И в который раз по мне пройдёт этот дикий ток.
А солдат в отпуску — рубаха из порток.

И зада нет: повернувшись назад, я смотрю вперёд.
И, наверное, нет такой стрелки, которая, двигаясь, врёт.
Моя лошадь — яблоня, роняющая плоды в пыль,
Когда я совсем не думаю, а будущее уже быль.

И чтобы попасть в «десятку», я подхожу в упор.
Что может быть лучше «десятки» — привет тебе, Пифагор!
Я всё время мажу, а мне кричат: «Молоток!»
Солдат в отпуску — рубаха из порток.