Нет, не вернусь я, милые друзья,
В наш Вентадорн: она ко мне сурова.
Там ждал любви – и ждал напрасно я,
Мне не дождаться жребия иного!
Люблю ее – то вся вина моя,
И вот я изгнан в дальние края,
Лишенный прежних милостей и крова.

Как рыбку мчит игривая струя
К приманке злой – на смерть – со дна морского,–
Так устремила и любовь меня
Туда, где гибель мне была готова.
Не уберег я сердце от огня,
И пламя жжет сильней день ото дня,
И не вернуть беспечного былого.

Но я любви не удивлюсь моей, —
Кто Донну знал, все для того понятно:
На целом свете не сыскать милей
Красавицы приветливой и статной.
Она добра, и нет ее нежней, —
Со мной одним она строга, пред ней
Робею, что-то бормоча невнятно.

Слуга и друг, в покорности своей
Я лишь гневил ее неоднократно
Своей любовью, – но любви цепей,
Покуда жив, я не отдам обратно!
Легко сказать: с другою преуспей, —
Но я чуждаюсь этаких затей,
Хоть можно все изобразить превратно.

Да, я любезен с каждою иной —
Готов отдать ей все, что пожелала,
И лишь любовь я посвятил одной, —
Все прочее так бесконечно мало.
Зачем же Донна так строга со мной?
Зачем меня услала с глаз долой?
Ах, ждать любви душа моя устала!

Я шлю в Прованс привет далекий мой,
В него вложил я и любви немало.
Считайте чудом щедрым дар такой:
Меня любовью жизнь не баловала,
Лишь обольщала хитрою игрой, —
Овернец, правда, ласков был порой,
И Глаз Отрада тоже обласкала.

Да, Глаз Отрада![71] Мой привет – чудной,
Но чудеса – затмили вы собой,
Вы, чья краса столь чудно воссияла!