Хрустальная ваза, кайма золотая,
Разбитая вдребезг… Застывшая кровь...
И в комнате муж. Что случилось, не зная,
Стоял, не дыша, и нахмуривши бровь.

Прошёлся он взглядом по шкафу пустому,
В ЧК позвонил, закурил у окна.
Потом ни себе, ни майору седому,
Не мог объяснить: "Где родная жена?"

Его увезли, а квартиру закрыли,
Согласно законам ещё до войны.
Её не нашли, а его посадили 
На двадцать годков. За убийство жены.

Шёл тридцать седьмой. Смерть гуляла по зонам.
Его ж горемыку прошла стороной.
И вот, наконец, вышел он из вагона
И шёл по пустынным аллеям домой.

Звоночек залился, и сердце схватило.
Невольно склонилась к двери голова.
Но двери открыла, но двери открыла
Седого майора больная вдова.

Он вышел из дома, и в город далёкий
Уехал в надежде там встретить весну.
И как-то, однажды, он брёл одинокий
И, вдруг, постаревшую встретил жену.

Та встреча была холодна, как могила.
Она лишь сказала: "Прости, я ушла.
А вазочку жалко. Её я разбила,
Поранила руку, в дорогу спеша.

От жизни с тобой, я к другому сбежала.
Боялась скандала, ведь ты не поймёшь..."
И вдруг она вскрикнула, и застонала.
В руке хладнокровной сверкнул острый нож.

Он вновь позвонил, сообщил, что случилось.
Он верил, что смерть - справедливый итог.
Но снова над ним небо клеткой накрылось,
И чёрный опять подкатил воронок.

"Ведь я же за это сполна расплатился,
За это убийство уже отсидел..."
На совещанье суд удалился
И приговор вынес: "Убийце расстрел..."

На совещанье суд удалился
И приговор вынес: "Убийце расстрел..."