Из небесных ладоней января просыпается манна
На оковы твои,
На потерянный дом.
Кто блуждал по пустыне сорок лет - оказался обманут,
И остался рабом,
И остался рабом...

Зачарованным Каем на снегу бьюсь над проклятым словом.
Расцветает ли роза, мой сеньор, нынче в вашем окне?
Кто натаскивал гончих, мой сеньор, в ожидании лова?
Кто останется бел
Там, где праведных нет?

Но были ранее мы с тобой одно -
Я твоими руками бью хрусталь,
Я твоими губами пью вино,
Я твоими глазами вижу сталь
Прополосканных ветром плащаниц,
Кровь рассвета - как рана на груди,
Припорошена пеплом
Сизокрылых синиц.

Коронованный пламенем, лети - стало белое алым,
Медный колокол дня
Докрасна разогрет.
Проиграв королевство, мой сеньор, не торгуются в малом
На последней заре,
На последней заре.

Это сладкое слово, мой сеньор, было вовсе не "вечность" -
Смерть поставила парус, мой сеньор, на своем корабле.
Вы же поняли тайну, мой сеньор, вы составили "верность",
И дождетесь меня
На библейской земле.

Там, где были с тобою мы одним -
Я твоей рукой сжимаю стяг,
Твоим горлом кричу: "Иерусалим!"
Я твоими глазами вижу знак
На нагих и молчащих небесах,
Где сияет, открытый всем ветрам,
Опрокинутой чашей
Наш нетронутый храм.