Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, 
Падать и вновь на своя возвращаться круги. 
Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, 
Я не умею молиться, прости меня и помоги…

А по вечерам все так же, как ни в чем не бывало, играет музыка:
Сэн-Луи блюз – ты во мне как боль, как ожог, 
Сэн-Луи блюз – захлебывается рожок! 
А вы сидите и слушаете, 
И с меня не сводите глаз, 
Вы платите, деньги и слушаете, 
И с меня не сводите глаз, 
Вы жрете, пьете и слушаете, 
И с меня не сводите глаз, 
И поет мой рожок про дерево, 
На котором я вздерну вас!
Да-с, да-с…

«Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается».
Януш Корчак. Дневник

Уходят из Варшавы поезда, 
И все пустее гетто, все темней, 
Глядит в окно чердачная звезда, 
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда 
И я прощаюсь с памятью своей…

Цыган был вор, цыган был врун, 
Но тем милей вдвойне, 
Он трогал семь певучих струн 
И улыбался мне, 
И говорил: «Учи сынок, 
Учи цыганский счет – 
Семь дней недели создал Бог, 
Семь струн гитары – черт, 
И он ведется неспроста 
Тот хитрый счет, пойми 
Ведь даже радуга, и та, 
Из тех же из семи Цветов…»

Осенней медью город опален, 
А я – хранитель всех его чудес, 
Я неразменным одарен рублем, 
Мне ровно дважды семь, и я влюблен 
Во всех дурнушек и во всех принцесс!

Осени меня своим крылом, 
Город детства с тайнами неназванными, 
Счастлив я, что и в беде и в праздновании 
Был слугой твоим и королем. 
Я старался сделать все, что мог, 
Не просил судьбу ни разу: высвободи! 
И скажу на самой смертной исповеди, 
Если есть на свете детский Бог: 
Все я, Боже, получил сполна, 
Где, в которой расписаться ведомости? 
Об одном прошу, спаси от ненависти, 
Мне не причитается она.

И вот я врач, и вот военный год, 
Мне семью пять, а веку семью два, 
В обозе госпитальном кровь и пот, 
И кто-то, помню, бредит и поет 
Печальные и странные слова: 
«Гори, гори, моя звезда, 
Звезда любви, звезда приветная, 
Ты у меня одна заветная, 
Другой не будет…»

Ах, какая в тот день приключилась беда, 
По дороге затопленной, по лесу, 
Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда, 
Ты прошла пограничную полосу. 
И могли ль мы понять в том году роковом, 
Что беда эта станет пощадою, 
Полинявшее знамя пустым рукавом 
Над платформой качалось дощатою.

Наступила внезапно чужая зима, 
И чужая, и все-таки близкая, 
Шла французская фильма в дрянном «синема» 
Барахло торговали австрийское, 
Понукали извозчики дохлых коняг, 
И в кафе, заколоченном наглухо, 
Мы с тобою сидели и пили коньяк, 
И жевали засохшее яблоко. 
И в молчаньи мы знали про нашу беду, 
И надеждой не тешились гиблою, 
И в молчаньи мы пили за эту звезду, 
Что печально горит над могилою: 
«Умру ли я, ты над могилою 
Гори, сияй, моя звезда…»

Уходят из Варшавы поезда, 
И скоро наш черед, как ни крути, 
Ну, что ж, гори, гори, моя звезда, 
Моя шестиконечная звезда, 
Гори на рукаве и на груди!

Окликнет эхо давним прозвищем, 
И ляжет снег покровом пряничным, 
Когда я снова стану маленьким, 
А мир опять большим и праздничным, 
Когда я снова стану облаком, 
Когда я снова стану зябликом, 
Когда я снова стану маленьким, 
И снег опять запахнет яблоком, 
Меня снесут с крылечка, сонного, 
И я проснусь от скрипа санного, 
Когда я снова стану маленьким, 
И мир чудес открою заново. 
…Звезда в окне и на груди звезда, 
И не поймешь, которая ясней, 
А я устал, и, верно, неспроста 
Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, 
И я прощаюсь с памятью моей…

А еще жила в «Доме сирот» девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки – вот одна из них.

ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила 
Из цветной бумаги, 
Из коры и клевера, 
С клевером на флаге. 
Он зеленый, розовый,