В «Золотой табакерке» накурено, душно и пыльно,
Тускловатое золото, тюль, посеревший от сырости…
След былого величия, выхлопы автомобильные
И пустое биенье страны в невозможности вырасти.

Угловатый поэт на освеченной яркой эстраде
Угловатые режет стихи, обличая всё старое,
Айседора танцует, а маршал при полном параде
Напивается вдрызг и глаза закрывает усталые.

    Я прошу, Ариадна, только не беспокойся,
    Где-то в Лондоне, слышишь, громыхает метро — 
    А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса»
    Проезжает по улицам и сеет добро.

Капитан достаёт золочёную саблю из ножен
И клинок полагая использовать в качестве зеркала,
Кокаин рассыпает и больше держаться не может,
Покрывая чем свет нерадивого служку-аптекаря.

На рояле играет усердно мелодию Брамса
Рыжеватый еврей в национальной узорчатой шапочке,
И спускаются музы к поэтам из дыма Парнаса,
И дворняги от дога с болонкой приносят им тапочки.

    Не суди, Ариадна, я дарю тебе розы,
    Ты не любишь их — знаю. Но других здесь — увы.
    А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса»
    Проезжает по улицам холодной Москвы.

А прекрасная Анна по первому тихому слову
Посылает Гомера и старенький томик Евангелья
Через десять инстанций в тюрьму к своему  Гумилёву — 
Хотя, может быть, это не Анна, а кто-то из ангелов.

И ударное эхо раздастся по камерам тёмным,
И хрипящие звуки по клеткам камина разметятся…
Ледяная столица по книжицам переплетённым
Потеряет ещё двух поэтов в течение месяца.

    Задавай, Ариадна, задавай мне вопросы — 
    Видишь, я на свободе, я пока у руля.
    А Элеонор Торнтон на капоте «Роллс-Ройса»
    Исчезает за красной баррикадой Кремля.