Дождь, огонь, слеза твоя - уснули у меня,
В колыбели всех надежд, в память ноября.
В пучине многих лет забыться можно,
Но не выдать свой секрет - очень сложно.

Я бы мог быть просто здесь, просто здесь,
Я бы смог тобою жить, жить тобой.
Согревая нас с тобой, нас с тобой,
Мы забыли обо всем, обо всем.

Я сгорел и я истлел в эпохе серых дней,
Надо сжечь немало слов, срезать якорей,
Чтобы строки из углей мерцали жаром моих слез.

Дождь, огонь, слеза моя - уснули у тебя,
В колыбели всех надежд, в память ноября.
В пучине многих лет забыться можно,
Но раскрыть бы твой секрет... Очень-очень сложно.
Ты сгорел и ты истлел в эпохе серых дней,
Сжег немало слов, срезал якорей.
И все строки из углей мерцают жаром твоих слез
И только жаром твоих слез.

Мертвый закат нас грел. Стрелки часов ждать, лгать.
Имя твое на стекле должен был я нарисовать.
Нарисовал на стекле имя твое, лед на стене,
А может, нет? А может, да? А может, ты все еще во мне?
Не коснуться губ, леденящих рук, вдохновляющих полетом достичь небес,
И невозможно, не так то просто забыть твои, забыть твои глаза-морозы.