Я представлял себе степенного лукавого старца с востреньким глазом цвета выцветшего неба. Пьет чай вприкуску, лик светлый и чистый, а набежит рябь безумия — сам дьявол мутит. Амбивалентный такой старичок. И возни с ним мало, и помрет, глядишь, скоро. А с олигофреном поди справься. Как забьется, паскуда, в припадке…
Ну, может быть, мой идеал был не совсем уж моим — заимствования, разумеется, присутствовали: загорская паперть мерещилась, да и пьем все мы с детства одно и то же литературное молочко… только я не хотел сбивать на нем масло! Я старичка решил выбрать — коли мне предоставили выбор — не ради эксперимента, и не для отвлеченного изучения, и не для химического анализа молочка наших общих кормилиц — к той памятной зиме из меня выветрился полемический задор — короче, я собрался взять блаженного не для развлечения (в паскалевом смысле словечка), а по нутряному, жизненному расчету. Страшно жить на белом свете, господа! Ну, вот — и отрыгнулось. Простите великодушно.