«Когда еда успела собой нам заменить духовную, «прозрачную», как море, пищу? 
Наверное, в тот день, когда мы поняли, что за добро не платят, 
прощения в ответ на боль не ищут, 
но ради платы в холода снимают платья. 
А может, просто мы её не видим? И чтоб насытиться, нам не хватает цвета 
прозрачной истины, доверия, прощения…, 
что уже, чем размах крыла пинцета, 
и глубже всех, что есть земных расщелин. 
Набрав в ладони, сколько вместится воды морской, 
ты не увидишь её цвет, – только морщины 
и узоры мятой кожи, может, шрам мирской 
и линии судьбы, любви, кончины. 
Но если ты подпрыгнешь и сможешь не упасть, поверишь, что летишь, 
то очутишься над бескрайним синим морем. 
Там, сверху, шторм любой, как утренняя тишь, 
и штиль, как привкус нерассказанных историй… 
Взгляни на цвет, на глубину оттенков, запомни, заучи 
и возвращайся к жизни, на берег, что оставил. 
И верь теперь: добру не знать причин, 
прощению не знать счетов и правил». 
Это был сон, я вспомнил лишь отрывки, перевернулся на бок.
Ветер сквозил с окна в дверную щель. 
Он в комнату принёс морозный запах 
и тихим свистом влез в отверстия ушей. 
Закрыв глаза, я снова слышал голос – уже другой: отягощённый, злой. 
Я спал или был мёртв? И жив ли просыпаясь? 
«Мы здесь, чтоб всё оставить пеплом и золой, 
а истины – как листья, осыпались. 
Жизнь премией по смерти награждается за хворь, за вонь дохлятиной. 
Жизнь ограждается от нас методом Сартра, 
но мы не вымысел, мы не фантазия Замятина – 
мы наяву, здесь и сейчас, вчера и завтра».