Одинокая птица над полем кружит,
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если вздыблена шерсть и клыки что ножи,
Не чисти меня волком, стремящимся в лес.

Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порваных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси ка сначала меня как я жил.

Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму привыкать не хотел и не мог.
И ошейника нет что бы я не сломал,
И цепи чтобы мой задержала рывок.

Я в кромешной ночи как в трясине тонул,
Забывая каков над землей небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул,
До чужой лишь потом докатился черед.

Я боятся отвык голубого клинка,
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного - умереть до прыжка,
Не услышав как хрустнет хребет у врага.

Не бывает на свете тропы без конца,
И следы чтоб навеки ушли в темноту.
И еще не бывает что бы я стервеца,
Не настиг на тропе и не взял на лету.

Вот бы где-нибудь в доме горел огонек,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там у двери.
Я бы спрятал клыки и улегся у ног,
Я б тихонько притронулся к детской щеке.

Я бы верно хранил, и стерег, и берег,
Просто так за любовь улыбнувшихся мне.
Но не ждут и по прежнему путь одинок,
И охота завыть вскинув морду к луне