Был снег. Был день, когда он столько падал, 
что улицей, схлестнувшейся в гудках 
в одно подобие железного клубка, 
в один натянутый до звона шар, 
швыряло нас из каменного ада 
в уют прихожей, мы срывали шарф,
не понимая, чья и где рука, 
и почему так бархат кожи гладок, 
откуда взялся этот шторм и шарм. 

Был снег. Был год, когда тебя так много 
любил. В свиданиях мешались дни. 
И если оставались мы одни, 
мы продолжали неоконченный роман, 
и часто начинали без пролога, 
с конца главы, и пусть сюжет был рван, 
но вновь: «На миг ещё прошу, продли!» -  
всё, что я мог молить тогда у Бога, 
молитвой распадаясь пополам.  

Был снег. И было белым балом утро. 
И я с утра восторженно глядел 
на недоделанность совместных дел, 
что оставляла мне с уходом ты. 
О, как любил я эти стулья, утварь! 
Ведь их касалась ты, и пустоты 
не чувствовал тогда ни в чём, нигде: 
в коротком «без-тебя» я жил уютно, 
все вещи были мне близки, просты.  

Был снег. Был миг, когда крушенье мира 
вместилось в пару лишних пустяков. 
И фейерверк дробящихся кусков, 
вот здесь же, где щербатая ступень. 
Ты улыбалась очень грустно, мило, 
и снег ещё так буднично скрипел, 
но я уже не смог набат висков 
сдержать. Решительную скорчив мину 
в ответ под нос чего-то просипел.  

Был снег с дождем. Был снег. Был дождь. Был хаос. 
В фаланги сигаретами распят. 
Мир рухнул набок. Навык был распад. 
Я шёл куда-то, что-то редко ел. 
Во мне меня совсем не оставалось, 
а то, что находил, я плакал, пел  
(то был расклад расправ, растрат, расплат) –  
пусть даже взгляд иль жест, пусть малость –  
всё раздавалось снегу, что был бел.  

Был снег. Был дождь. Был вздох. Но громче вздоха 
был города вечерний ровный гул.
«О, Господи! я больше не могу! 
О, как кружатся хлопья, фонарю 
отдав свой вальс! о, как мне плохо! 
Но, обещаю, Боже сберегу 
всё то, что январю я говорю! 
всё то, что там во мне ещё не сдохло! 
Я сохраню, я обещаю! Сохраню!»