На перрон, полный семечек, подавали состав,
Алкаши-шикеревичи занимали места.
Молодые, красивые лезли мы в эшелон.
Николай Серафимович, твой был первый вагон.

Рвали струны безжалостно не за тыщи - за грош,
За спасибо-пожалуйста - да их в стакан не нальёшь.
Белой ночью, чуть кремовой, "Парус" плыл по реке.
Николай Хризантемович расцветал в кабаке.

 Жемчугами ты сыпал, касаясь рукой струн серебряных,
 И "карась" золотой всё клевал и клевал до утра.
 "Три семёрки" разлив по стаканам на невском поребрике,
 Закрывали мы счёт, добавляя ещё по сто грамм.

В тихой роще осиновой, пот стирая с лица,
Николай Хиросимович разрывал нам сердца.
Не дремотный трамвая сыч - три копейки билет,
Николай Нидвораевич, ты был в масть нам и в цвет.

 На сегодняшних "вёслах" артисты лабают известные,
 Но до "пара" такого никто из крутых не дорос.
 Где-то там позади лихо катит дрезина с маэстрами,
 Безуспешно пытаясь догнать твой, Резан, паровоз.

В небо с криком отчаянным птичья стая ушла.
Не хватало печали нам... Коля, что за дела?!
Плач свечей парафиновых, загрустил Ленинград...
Николай Серафимович, до свидания, брат.

 Угорают банкиры, по киру целуясь с клиентами,
 И братва за слова отвечает, как в лучшие дни.
 Все равны - что в парных, что в пивных - пред магнитными лентами,
 На которых твоя, Серафимыч, гитара звенит.