Моя бывшая подруга сейчас растолстела,

Сидит дома, варит борщ, штопает мужу трусы

И, пряча в мятом халате рыхлое тело,

Украдкой у зеркала бреет усы,

Да-да, бреет усы...


А ее тучный муж вонзил свой взгляд в телевизор,

Он только ест или спит, или смотрит в окно,

И жиром забрызган его теплый свитер,

А взгляд безразличьем охвачен давно,

Очень давно...


Он вечером, сидя за столиком в кухне,

Чавкая, будет жевать бутерброд с колбасой.

В тарелку с гарниром пикируют мухи,

И он их лениво отгоняет рукой,

Отгоняет рукой.


Но ночь пришла и, прошаркав тапками,

Вы ложитесь в кровать и гасите свет.

И он долго будет мять тебя потными лапами,

Изображая страсти, которых уж нет,

Которых уж нет...


А в воскресенье он наденет сорочку и галстук,

Почистит ботинки, и вы придете ко мне.

Ты будешь скромно молчать, а он громко хвастать,

Как много счастья в вашей семье,

В вашей семье...


А потом, прощаясь и выходя из квартиры,

Ты, улучив момент, украдкой поцелуешь меня.

От тебя пахнет вдруг дешевым мылом,

И я не смогу вспомнить прежней тебя,

О, прежней тебя...


И так год за годом минуют тоскливо,

А вы с ним от жизненных бурь в стороне.

Внуки спросят: "Была ль ты счастливой?"

И ты бездумно ответишь: "Вполне!"

Ты ответишь: "Вполне!"