Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. 
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты. 
На живых порыжели от крови и глины шинели, 
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы. 

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень. 
Наши матери плачут, ровесницы молча грустят. 
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел, 
Нам досталась на долю нелегкая участь солдат. 

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя. 
Только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны. 
Все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое. 
Что отцами-солдатами будут гордится сыны. 

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит, 
И не надо погибшим, чтоб живые любили за них. 
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате. 
Разве горю такому помогут рыданья живых? 

Ну а кто не вернется? Кому долюбить не придется? 
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен? 
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,- 
У погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен. 

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели. 
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском. 
Тот поймет эту правду, она к нам в окопы и щели. 
Приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском. 

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают. 
Эту взятую с боем суровую правду солдат. 
И твои костыли, и смертельная рана сквозная. 
И могилы над волгой, где тысячи юных лежат. 

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели. 
Подымались в атаку и рвали над бугом мосты. 
А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой, 
Все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,- 
Пусть нами пива наварят и мяса нажарят к обеду, 
Чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы. 

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям. 
Матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя. 
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем. 
Все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя. 

Это наша судьба, это с ней мы ругались и пели. 
Подымались в атаку, и рвали над буком мосты. 
Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели, 
Мы пред нашей россией и в трудное время чисты.