Я не беру заложников и я не еб*шу детей. 
Эти предосторожности помогают мне жить веселей. 
Нравственные ограничители нужны человеку всегда. 
Они как огнетушители, а это, б*я, не ерунда. 

Они помогают справиться с накипью мрачных дней. 
Они позволяют не париться с обильным г*вном мелочей. 
Заложники - это нервы. Дети? Да ну их на х*й. 
Лучше лежать со снайперкой и в айподе тихо бах. 

Я слежу за дыханием: выдох и вдох, выдох и вдох. 
Со всеми возможно внимание, я ни в чем не хочу быть плох. 
Я слежу за дыханием, бывает, и в ссаном стогу, 
Фуга, клавир, снова фуга, Бах уносит, еб*ть, не могу. 

Я слежу за дыханием и просто щурюсь в прицел. 
Потом появляются люди, потом это группа тел. 
В основном они валяться рядом, иногда друг на дружку, внахлест. 
Кто-то из них носил праду, а кто-то качался всерьез. 

Я говорю вам экспертно, это прекрасная смерть. 
Во-первых, это эффектно, трагедия, ох*еть. 
А во-вторых, это сразу, это вам не цирроз. 
И не в мозг метастазы, и не тупой передоз. 

Я для них типа ангелы, таскаю их на тот свет. 
Даже типа архангела, для ангела мне много лет. 
Я не беру заложников, брал, бывало, но больше нет. 
Раньше я был безбожником, а теперь не безбожник, нет. 

Я продираюсь к вере, и я к ней, бл*дь, продерусь. 
Конечно, в своей манере, и даже, возможно, сорвусь. 
Все мы, возможно, сорвемся, а значит, возможно и нет. 
Это всё у нас песней зовется, и в этом наш главный секрет.