Ломкой маковой соломкою
застелю, где спали с Томкою.
Застелю, поплачу, скомкаю –
худо-бедно справлюсь с ломкою.

Третий месяц ночь бессонная,
глотка – как дыра озонная.
Лью в неё спиртное тоннами
и зову блядей всех «Томами».

Тома-Тома-Тома-Томушка,
в чьём паху твоя головушка?
Тома-Тома-Тома-Томочка,
что там в матке? Папиломочка?..

Худо-бедно справлюсь, выстону.
Сам ведь выгнал Тому из дому.
«Уходи, – кричал, – по-быстрому –
ты мне, дура, застишь истину!»

И пошла она, как дурочка –
лифчик в левой, в правой сумочка,
а футболки и этюдничек
я завёз потом, паскудничек.

Тома-Тома-Тома-Томочка,
где тепреь твоя котомочка?
Нету в ней мово ребёночка –
ваккуум-регулировочка.

Тома-Тома-Тома-Томушка,
крышка мне пришла и комушка.
Не простишь, не ляжешь рядышком,
хоть приди постой над камушком.

Эка спел я песню длинную,
погрузился в тему данную –
в тему тёмную, повинную,
в память, в похоть покаянную.

Погрузился, словно в ванную
с головою, в тему томную.
Цель преследовал гуманную –
боль хотел унять фантомную.