Я любил тебя ещё сильнее, когда ты расстрепаная одевала джинсы, ты была похожу на наркоманку после кумаров. А я доставал шнурки из карманов, старые сгорели.

Как мы с тобой дважды за день. Как Синдзи, который рвался из Евангелиона за Рей. Я хочу быть для тебя, я хочу жить для тебя. Отхода после тебя, сильнее чем депрессия, после фена.

И мне нравится слышать, как ты дышишь чуть чаще, чем обычно. Вошло в привычку обнимать тебя, вошло в привычку кричать в четырёх стенах, заполненных дымом, реветь уткнувшись с подушку, что в твоих духах.

Гордо проебанная гордость в моих стихах без рифмы, захлебываться под альфаро или вы соглашаетесь. С банкой страйка я стану лучшим, хоть и проебанно все светлое, когда-то давно.

Помоги мне создать новое, на руинах старого, гноящегося прошлого. Как у Харуки Судзуми, меланхолия, перекрывает от грусти, от собственной тупости, некуда больше расти, когда упал, ниже плинтуса.

И я не хочу тусить, пить туссин, фенозепам, триганде, помогать кому-то, кто застрял в беде, ведь я сам застрял, в тебе, прочно. И ты пошла из дома, а я все таки пошлее.

Я думал, что хорошо было бы, если бы всегда продолжался этот момент, оставляя следы на шее. Достаю зубами из сигареты фильтр, хочется чтобы дым сжег легкие.

7 утра, с ЮЗ на химмаш,  в день минимум два часа в дороге, но ты мне так дорога, что проебал бы и больше. Да хоть двое суток, как ублюдок, шатаясь по городе в похмелье.

Уже для меня постоянном, а я был постояльцем, был гостем, был в радости и тоске, был убитый дорогой, был уставший с дороги, спал на трассе на рюкзаке, обнимался с какой-то пиздой на вписке, мечтая о тебе.

Это не музыка и вообще не культура, но мои лучшие друзья уже не стаф и барбитура, раз уже не перебивают. Мой смысл жизни - это рыжая дура.