Я так боюсь к тебе внезапно охладеть, 
Боюсь, когда моя любовь и страсть угаснет, 
И не захочется чего-либо хотеть, 
И все, что было, станет тусклым и напрасным. 

Боюсь, когда субботним вечером, устав, 
Поодиночке ляжем в тесную кровать. 
И: "Как дела?" мы не спросив и не узнав, 
Друг-друга перестанем удивлять. 

Когда мы перестанем видеть небо, 
И я в проеме виновато обопрусь, 
И будто невзначай уйдя за хлебом, 
К тебе уже обратно не вернусь. 

И будет некуда бежать или пойти. 
И, вдруг, от горечи живот и нервы скрутит! 
Сойти б с ума и с места не сойти, 
В бессвятстве изуродованной сути! 

Устав от пьянства, взвесив, что к чему, 
Пойму, что жил все это время не любя. 
И буду вынужден склонится к одному, 
Что все стихи, что я писал - не про тебя. 

Я для тебя, уже давно, готов исполнить 
Любой твой необузданный каприз. 
А ты пытаешься, как-будто что-то вспомнить, 
Забывшись куришь у плиты и варишь рис. 

Мне вновь и вновь включают треки Полозковой. 
Стихи отличные, но все дают понять, 
Что все написанное мной - давно не ново, 
И что вообще пора завязывать писать. 

Пусть далеко мне до Большой литературы, 
Твоя уверенность во мне прибавит сил. 
А то, что я опять температурю... 
Так это я случайно допустил.