Когда рассвет над Балтикой встаёт,
И белым парусом растают в дымке ночи,
В Крестах на нарах просыпается народ
И кроет матом прокурора, что есть мочи.

Махра лютует в пять полосок косяки,
Завхозы с псами вперемешку с ними воют,
Козьи ножки с кашлем тянут мужики,
А петухи, задрав хвосты, парашу моют.

Спит отрицалово, забив на всё большой...
Мне не указ звериный голос вертухая!
Срок двадцать пять, я здесь тяжеловоз,
Кто при делах, они за это знают.

Лепили мне за мусорка, как дать вышак,
Горба лепили, заодно били до кучи.
Тебе не светит, кроме вышки, ничего,
Обидно мне, но оказался пёс живучий.

Надолго домом станут старые Кресты,
Надолго будет шконка, чифир и баланда,
Нырять в глазочек будут ВОХРА и [bad word] –
Не жизнь, а полная, в натуре, бля, засада.

Пихать по хатам будут левых фраеров,
По фене ботающих, с воли без разбора,
На беспределы сыскарей и следаков
Пойдут малявы в адрес прохи по надзору.

В Крестах сидят по хатам разным кореша,
От них приветы и малявы шнырь приносит,
Лютует тубик по Крестам как никогда,
Косой смертельной каторжан вслепую косит.

Когда над Балтикой рассеется туман
И с ветром моря унесётся непогода,
В стенах Крестов летают души каторжан
И рвутся-рвутся сквозь решётки на свободу.

Подогрели с воли хату братаны
От Ростовского от Юзи и от Яшки,
В подогреве чифир, сало, сахарок,
Для души бродягам стаканок анашки.

Мурзила радостно пакует косячок,
Он положил на мусоров и всю контору.
Он, как-то было дело на тюрьме в Твери,
За грубость откусил пол-уха прокурору.