За шторами снег, мои стихи на белых клетках,
Я не знаю ответа, мой мир не твое Гетто,
И стопудово птицы пролетят мой город правдой,
Люди в спортивных кофтах, тают мертвые трамваи.

Нам замерзать ногами ломаных судеб, подножки, 
Вы мне даете в руки нож, чтобы мне резать крошки, 
Люди мне дарят зло, я заберу его с собой,
Ты не поймешь сей Story, просто ты стал свободней.

Ебаный критик жизни ограничил себя жанром, 
Переведите ему песню, он гниет от жабр, 
Вдоль вокзалов, заборов и не поймут отцы нас, 
Я надел капюшон, это не слезы, это-сырость.

Дымят трубы прохожих, плеер моих глаз на Play, 
В моем кармане не деньги, в моем кармане ветер, 
В моей душе есть вера, в моем сердце есть ритм, 
В моем городе круто, там где у людей есть выбор.

Буду стрелять, но мимо, рваные шмотки на выброс, 
Я не ценю твое новье, не из него я вырос, 
Стихия улиц, поводырь доводит нас до истин,
За отворотом черной шапки берегу я мысли.

Лебединое озеро, черный лебедь, сука, 
Тянет мне тонкую шею, думал(-а) так одиноко, 
Сожри во мне хуйню, я стану, знаю, снова прежним,
То что ты злая и черная мне придает надежду.

Я стану ровным псом, не буду скалить прикус людям, 
Сниму одежду с кровью, просто давай покурим, 
Встречать закат за озером и ждать последний автобус, 
Прощать и отрицать все мысли о том, что рехнулись.

Гуляет воздух в арках, город нагретый солнцем, 
Реквием по мечте звучит в этих забытых рациях, 
Я не один, я ошибался, ошиваясь у выхода, 
И чувствовал себя комфортно только в твоем проводе.

Это лирика и мне не стыдно, расставит время, 
Я надеваю капюшон, храня в душе терпение,
Оно пружиной стрельнет, белые кони в небе, 
Я написал это в апреле для чужих людей.

Лирика номер Uno, земля, не город, а пыль, 
Старые и молодые зрители нового фильма, 
Совместно или врозь, необходим мне тот нойз, 
Что этой ночью стек, в этот белый листок.

Сухой осенний воздух, я точно знаю не поздно,
Улетай или возле в мое окно, назойливым гостем, 
Назойливым гостем, сценарий немого кино.[4]