Из разорванных альвеол
           воздух - клочья ржавой пены -
Вырывается наружу еле слышными словами:
- Радуйся, народ афинский, ты не встанешь на колени -
Вновь одержана победа над великими врагами.

Если бы у Леонида был такой посланник верный,
Марафонцы б назывались фермопильцами, что верно…
Не было у Леонида ни фаланги для подмоги,
Ни квадриги легконогой, ни гермесовых сандалий,
И сказал он волонтёру:
           - Ты обратною дорогой
Расскажи народу Спарты, что стоим мы, где стояли.
Только раненному в руку я могу доверить этот
Взмах последнего привета и мучительную смерть.

Скажет мне историк рьяный (как перечить старикану?):
- Ты не веришь Геродоту, ты оспориваешь быль!
Я отвечу:
           - Верю, верю, но хотелось бы мне, братцы,
Чтоб горел у этой притчи несгорающий фитиль!
Ведь наша память мягче воска - жирною кембрийской глиной
Сглаживает все детали, лижет острые края.
Наша память твёрже камня - тонкие овалит грани,
Наша память словно птица - птица в клетке из вранья.

Я там был и это видел, но рассказывать не просто -
Ведь бродяги не особо говорливы и честны…
Это - всё равно, что в детстве посмотреть картины Босха
И заикою остаться, испугавшись на всю жизнь.
А когда приходит зрелость, и испуг проходит детский,
Потому что пантомима жизни много крат страшней, -
Сквозь осенних листьев прелость пробивается нерезкий
Босха свет, Иеронима, - ярче, яростней, ясней!

Я прошёл двенадцать поприщ - сбиты ноги о булыжник,
Я прополз двенадцать стадьев - ногти сорваны о камни,
И двенадцать лун восходит - в ноздри тухлая отрыжка,
И двенадцать солнц садится на дорогу в пене ржавой,
И два раза по двенадцать изменялся номер века -
Говорю вам только правду, как ни горько, правду, братцы:
Ничего там не осталось - ни следа, ни человека,
Только камни, только небо, только память, только Спарта!

Через высохшие связки раскалённою стрелою
Вырывается наружу, вырвав купидонов лук,
Воздух. И его сменяя, обнимает сердце стужа,
На чело ложится острой ржавой проволоки круг.
И летит победный шёпот в неизвестные пределы,
Сквозь непрожитые годы, сквозь хромые километры,
В переводе на латинский, переводе неумелом:
"Ave vita! Morituri te salutant!" - выше смерти!

Говорите - это враки? Растворится глина жижей?
Сердца колокол не замер, я там не жил - я там был!
И незрячими глазами я заплачу и увижу
Триста воинов атаки - верных стражей Фермопил!
Навсегда в тени от солнца, тысячами стрел закрытом,
Равнодушных и прекрасных верных стражей Фермопил.

Я не стал бы их тревожить, но на что же опереться?
Среди смуты и забвенья боги - гордые - молчат…
И замедленные вздохи остывающего сердца
Слышит странник своевольный, возвратившийся назад.
И бесчинствуют химеры беззащитным ранним утром,
На победный взрыв аорты выдох горький сохрани:
"Ave vita! Ave vita! Morituri te salutant!"
Я последним из когорты принимаю бой в тени.

1998