ЭДГАР АЛАН ПО

(1809-1849)

ВОРОН

 Как-то в полночь, утомленный, развернул я, полусонный,
 Книгу странного ученья (мир забыл уже его) –
 И взяла меня дремота; вдруг я вздрогнул отчего-то –
 Словно стукнул тихо кто-то у порога моего.
 "То стучится, – прошептал я, – гость у входа моего –
         Путник, больше ничего".

 Ясно помню всё, как было; осень плакало уныло,
 И в камине пламя стыло, под золой почти мертво...
 Не светало... Что за муки! Не принес дурман науки
 Мне забвенья о разлуке с девой сердца моего –
 О Леноре: в Божьем хоре дева сердца моего –
         Здесь, со мною – никого...

 Шелест шелка, шум и шорох в мягких пурпуровых шторах
 Жуткой, чуткой странной дрожью пронизал меня всего;
 И, борясь с тревогой смутной, заглушая страх минутный,
 Повторил я: "Бесприютный там у входа моего –
 Поздний странник постучался у порога моего –
         Гость, и больше ничего".

 Стихло сердце понемногу. Я направился к порогу,
 Восклицая: "Вы простите – я промедлил оттого,
 Что дремал в унылой скуке и проснулся лишь при стуке –
 При неясном легком звуке у порога моего".
 И широко распахнул я дверь жилища моего:
         Мрак, и больше ничего.

 Мрак бездонный озирая, там стоял я, замирая,
 Полный дум, быть может, смертным не знакомых до того;
 Но царила тьма сурово средь безмолвия ночного,
 И единственное слово чуть прорезало его –
 Зов: "Ленора..." – Только эхо повторило мне его –
         Эхо, больше ничего.

 И, встревожен непонятно, я лишь шаг ступил обратно –
 Снова стук, уже слышнее, чем звучал он до того.
 Я промолвил: "Это ставнем на шарнире стародавнем
 Хлопнул ветер; вся беда в нем, весь секрет и колдовство.
 Отпереть – и снова просто разрешится колдовство:
         Ветер, больше ничего".

 Распахнул я створ оконный – и, как царь в палате тронной,
 Старый, статный черный Ворон важно выплыл из него;
 Без поклона, плавно, гордо, он вступил легко и твердо, –
 Воспарил, с осанкой лорда, к верху входа моего –
 И вверху на бюст Паллады у порога моего
         Сел – и больше ничего.

 Черный гость на белом бюсте, – я, глядя, сквозь дымку грусти
 Усмехнулся – так он строго на меня смотрел в упор.
 "Вихрь измял тебя, но, право, ты взираешь величаво,
 Словно князь ты, чья держава – ночь Плутоновых озер.
 Как зовут тебя, владыка черных адовых озер?"
         Он прокаркал: "Nevermore".

 Изумился я немало: слово ясно прозвучало –
 "Никогда"... Но что за имя? И бывало ль до сих пор,
 Чтобы в доме средь пустыни сел на бледный бюст богини
 Странный призрак черно-синий и вперил недвижный взор, –
 Старый, хмурый, черный Ворон, мрачный, вещий, тяжкий взор,
         И названье: "Nevermore"?

 Но, прокаркав это слово, вновь молчал уж он сурово,
 Словно всю в нем вылил душу – и замкнул ее затвор.
 Он сидел легко и статно, и шепнул я еле внятно:
 "Завтра утром невозвратно улетит он на простор –
 Как друзья – как все надежды – улетит он на простор..."
         Каркнул Ворон: "Nevermore".

 Содрогнулся я при этом, поражен таким ответом,
 И сказал ему: "Наверно, господин твой с давних пор
 Беспощадно и жестоко был постигнут гневом Рока,
 И, изверившись глубоко, Небесам послал укор,
 И твердил взамен молитвы этот горестный укор,
         Этот возглас – "Nevermore"...

 Он чернел на белом бюсте; я смотрел с улыбкой грусти –
 Опустился тихо в кресла – дал мечте своей простор;
 Мчались думы в беспорядке – и на бархатные складки
 Я поник, ища разгадки: что принес он в мой шатер –
 Что за правду мне привел он в сиротливый мой шатер
         Этим скорбным "Nevermore"?

 Я сидел, объятый думой, молчаливый и угрюмый,
 И смотрел в его горящий, пепелящий душу взор.
 Мысль одна сменялась новой; в креслах замер я, суровый,
 И на бархат их