этим вечером я сломал ребра раковине,
чтобы она впитала воду и ожила.
а еще сломал пару жизней. 
не со зла.
просто отказался влюбленных любить. 
но даже их смерть считаю инсценировкой — 
сумел распознать фальшь и подлость в словах,
хоть раньше и ждал их, 
словно ночью обшарпанный автобус на остановке,
и считал каждую фразу 
этих нынешних псевдо-жертв бесконечно знаковой.

в океане жизни никогда и никого не считал одинаковым, 
но все мы так безбожно похожи. 
друг для друга прохожие, 
и отражаем друг друга души, словно в зеркале:
так же, как и я, 
все избавляются от душевного тепла
не прикосновением дрожащих губ к любимой коже, 
а выдохами пара блеклого,
в лучах мерцающего попутного фонаря.

у каждого есть пара. пара дорог у обрыва,
которые ведут к паре тех, кто даже в обеденные перерывы 
до коликов в сердце дорог.
нужно частенько выбирать, 
отбирая у других, 
после чего один переходит в дамки 
и становится героем: шах и мат. 
другой оступается, отступает и уходит,
если не покрывая матом, 
то на ночь обязательно укроет холодным озлобленным игнором.
поэтому укрывайся мною 
и лови ресницами аккуратный снегопад. 

упорно и долго направляю корабли к твоим 
и ещё зачем-то к другим посторонним берегам.
одни станут прижимисто родными, другие отвергнут 
и будут, конечно же, чужими —
там, где мы чужды, нет цены даже написанным кровью словам.
если друг в друге мы станем взаимно святыми,
то те самые безответно разбитые, 
едко осуждая наши поступки за ужином,
посчитают нас уже ненужными,
но при этом сами же и остынут.

мы не пустые. и не пустыни.
чувство это внутри не приторно, но по-хорошему терпкое.
настойка в венах высшего сорта, 
беспрерывный перегон по аортам даже во время сна.
сбриваешь моё сознание фразами цепкими,
своим ароматом парфюма и блеском интригующих глаз.
когда я сбриваю кожу персика, 
не оставляя следов от ножа.

я не брошу надежду,
а вера с любовью не покинут нас.

брошу у твоего порта якоря,
которые станут иллюстрацией через тату на коже.
ведь мы разные, но так с тобой похожи.