Ос­трым лез­ви­ем пря­мо по ве­нам,
чер­тят тон­кую по­лосу смер­ти. 
И те­нями уп­ря­мо по сте­нам 
про­бира­ет­ся страх, слов­но чер­ти, 
что ри­су­ют на стек­лах ух­мылки, 
в яд ма­кая, буд­то в чер­ни­ла.
Вновь про­тив­ные их эти улыб­ки, 
буд­то ложь, что ты мне по­дари­ла... 

Ти­шина раз­ры­ва­ет соз­на­ние, 
пу­тая в ра­зума ла­бирин­тах. 
Я уже не про­шу по­ка­яния, 
не пи­шу "я люб­лю" в от­крыт­ках, 
как всег­да, ког­да у­ез­жаю, 
да­леко, что поч­ти про­ща­юсь. 
А ты ждешь ме­ня, я же знаю, 
и сквозь сле­зы опять улы­ба­юсь. 

И не знаю вер­нусь ли сно­ва -
здесь опас­ность на каж­дой коч­ке.
За про­щаль­ное твое сло­во:
"При­ез­жай, ра­ди на­шей доч­ки..." -
все б от­дал, но ду­ша пус­тая:
изу­вече­на и из­би­та.
Столь­ко прой­де­но ра­ди Рая:
я жи­вой, но уже уби­тый...

И бе­зуми­ем опь­янен­ный,
все ищу для се­бя спа­сенья,
но для Ада уже зак­лей­мен­ный,
и пос­тавлен­ный на ко­лени.
Тон­ким лез­ви­ем по су­хожилью,
что­бы боль­ше не смог под­нять­ся;
я ды­шу, но не знаю, жив ли -
ра­ди нас я про­дол­жу драть­ся.