[Запись с концерта на Геологическом факультете МГУ в 611 ауд. 16.12.1978]

Есть... Так. Я... Записки, в которых пробуют чт... в которых требуют от меня исполнения тех или иных песен, я не буду оглашать.
«...Какую-нибудь песню, связанную...» А! Это удивительно! Всё вы как-то [знаете]. Такое впечатление, что за мной следят.
Значит, песни, которые посвящены моим друзьям, некоторые я исполняю [на публике], а некоторые исполняю только тем друзьям, кому они посвящены. В данном случае песню, которую вы просите спеть о нём, о моём друге, который именно, там, ищет золото и так далее, вот, — я исполняю ему лично, наедине, в присутствии только, может быть, его жены и моей. Всё.
Так! Ну хорошо, ладно! Так я никогда не отвечу... Я всё жду, что мне тут... меня чего-нибудь спросят такое, что меня поставит в тупик, а... Я лучше буду продолжать, вот.
Ну, вот это я уже спел, так что тут — некоторые повторы.

Теперь я хочу вам показать одну песню, которую, возможно, тоже вы скоро услышите. Песня эта называется... Она посвящена женщине, которая долго ждала. Я бы её назвал «Жди меня», но, к сожалению, уже так было. Поэтому пусть она будет без названия.

    Я когда-то умру — мы когда-то всегда умираем.
    Как бы так угадать, чтоб не сам — чтобы в спину ножом:
    Убиенных щадят, отпевают и балуют раем, —
    Не скажу про живых, а покойников мы бережём.

    В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок —
    И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
    В дивных райских садах украду бледно-розовых яблок...
    Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

    Прискакали — гляжу: пред очами не райское что-то.
    Неродящий пустырь и сплошное Ничто — беспредел.
    И среди Ничего возвышались литые ворота,
    И измученный люд у ворот на ворота глядел.

    Как ржанёт коренной! Я смирил его ласковым словом,
    Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплёл.
    Седовласый старик что-то долго возился с засовом,
    И кряхтел и ворчал, и не смог отворить — и ушёл.

    Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?
    Мне — чтоб были друзья, да жена чтобы пала на гроб, —
    Ну а я уж для них наберу бледно-розовых яблок...
    Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.

    И измученный люд не издал ни единого стона,
    Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
    Здесь малина, братва, — нас встречают малиновым звоном!
    Всё вернулось на круг, и Распятый над кругом висел.

    Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
    Это Пётр Святой, он — апостол, а я — остолоп.
    Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
    Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.

    И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых.
    Кони просют овсу, но и я закусил удила.
    Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
    Я тебе привезу: ты меня и из рая ждала!