Когда в мятежную столицу
 провинциальные полки
введет какой-то новый Цезарь,
какой-то новый Бонапарт,
и нас обяжут веселиться,
суля солдатские пайки –
и вой свинца, и лязг железа,
и: левой! Левой! Невпопад!

Так сгинь, рассадник вольнодумства,
когда солдаты входят в раж!
Не так идеи наши зрели,
как чувство голода в толпе.
Пока мы изощряли ум свой,
им объясняли, кто их враг,
и вот – обычное презренье
людей, обученных стрельбе.

И высочайшим повеленьем
нас выгоняют на проспект,
в притоны превращают залы
музеев и библиотек.
В столице смена населенья,
в столице новый диалект
и речи, громкие как залпы,
и золотым объявлен век.

Но там, в грядущем поколенье,
где  прежним истинам конец,
где веру обратят в вериги,
где станет разумом расчет,
там накануне воскресенья
вернется с лекции юнец
и вольнодумнейшую книгу
откроет тайно и прочтет.