Взяв непривычную паузу — с начала восьмидесятых и в течение тридцати лет артист выпускал примерно по альбому в год, — Томокава не изменил себе в остальном: это все те же струящиеся, тонко оркестрованные песни о призраках прошлого, кружащие в водовороте привычных для певца символов — дом, цветы, собаки, алкоголь. Связь между музыкой и голосом гипнотическая: Томокава то отпускает все звуки в свободное плавание, то призывает к себе — и тогда начинает искрить. Лучшие песни здесь аккомпанированы виолончелью: от открывающего альбом переложения стихов модернистского поэта Дзюндзабуро Нисиваки (строчку «я пью одеколон» Томокава здесь даже не пропевает, а скорее выкрикивает так, что смысл ее становится ясен и без перевода) до феноменального, с классическим горловым «ка-ка-ка-ка-ка» и скачущим пианино, семиминутного номера [bad word] Lad», испепеляющего японские правительство и прессу воззвания в пустоту. Об этом же — горькая, замирающая время от времени «Wakaba»: «Держа в заложниках сто двадцать миллионов, как смеют они хвастаться безопасностью?»

Каждый альбом японца подобен письмам, из которых состоит «Sans Soleil» Криса Маркера — посланиям от человека с другой части света, переплетающего наблюдения за жизнью страны с рассказами о жизни собственной. «Vengeance Bourbon», возможно, не самое яркое выступление Томокавы, но и пусть — сочинений такой поэтической мощи все равно почти не бывает.
 [bad word] /volna [bad word]