Я получил тройную вывозную, 
А вот инструктор мой не получил 
Из-за меня звезду очередную 
За то, что он не так меня учил.
За это время мы с ним раздавили 
На полосе пятнадцать колпаков, 
Журналы предпосылками пестрели, 
На нас смотрели, как на дураков.
Все моего инструктора ругают 
И говорят: «Спиши его к фигам», 
Ведь все давно уж парами летают, 
А твой баран не начал по кругам.
Но шеф мой твёрд, как буковая палка,
К тому же комполка с ним заодно, . ,
Им для меня горючего не жалко,
А мне осточертело всё давно.
Который раз в переднюю кабину, 
Куда уже, как раньше, не стремлюсь, 
Как будто на замедленную мину, 
Тихонько проклиная всё, сажусь.
Нажаты кнопки, убран РУД со «стопа», 
Закрыт фонарь, тумблёры включены, 
И покатились две дубовых ж*пы, 
Одетые в казённые штаны.
Разбег, отрыв и что-то про колёса 
Инструктор начинает мне орать, 
Но светят три зелёных перед носом, 
А я полез закрылки убирать.
И, как всегда, я слышу за спиною 
Про чью-то мать, про глотку и про хрен, 
И, что вообще, скотина и говно я, 
К тому ж не убираю левый крен.
Инструктор лаял, не жалея мата, 
А я в тот миг сочувствовал ему, 
Ведь у него шофёрская зарплата, 
А труд, не пожелаешь никому.
Он мне кричал: «Ну, что же ты, собака, 
Давай же делай первый разворот!..» 
Кричал, что я – безмозглая макака 
И что-то очень пошлое про рот.
А я сидел, с педалей снявши ноги, 
Не прикасаясь к газу и к рулям, 
И про удел, инструкторский, убогий, 
Под свист турбины ,тихо размышлял.
Ну, что он видит, мой инструктор бедный? 
Ободранный автобус поутру, 
И зад большой, официантки вредной, 
И свой квадрат, пилотов конуру.
Ещё он видит из своей кабины 
Мельканье плит на зелени травы, 
А после взлёта неба половину 
И белый шар курсантской головы.
Потом разбор, затравленные морды. 
И этот чёрный командирский рот, 
Куда мой шеф, обиженный и гордый, 
Уныло смотрит уж который год.
Потом под вечер, полного печали, 
Его домой со службы привезут, 
В объятия своей суровой крали, 
В свой офицерский скромненький уют.
Он в дом войдет, а там уже мегера 
Его заставит мусор отнести, 
Облает, как простого инженера, 
Стараясь свою душу отвести.
Напомнит ему кобра для начала 
И про соседку и про лагеря, 
Про все его притоны и причалы, 
Где он бросал когда-то якоря.
Пройдет тайфуном по его утехам,
Припомнит всех, кого он угощал, 
И замшевую куртку с белым мехом, 
Которую он тестю обещал.
Припомнит кран, который протекает, 
Невыбитые, пыльные ковры 
И денежки, которых не хватает, 
И что давно пора ей съездить в Крым.
И гаражи, где пьяные майоры, 
В обнимку с лейтенантами гудя, 
Вели свои простые разговоры, 
А после шли кто к женам, кто к блядям.
Неужто, думал, так и мне когда-то, 
Придётся жить, огнём оно гори, 
Но не додумал, снова сзади маты 
И голос шефа: «Сука! Подбери!»
Эх, не успел, и грубая посадка 
Бесславно завершила наш полёт, 
А на душе и муторно и гадко, 
Как будто там нагадил чёрный кот.
Ну всё! Довольно! Задница устала, 
И жаль того, кто за моей спиной, 
Ведь лётчиков у нас в стране навалом, 
Зачем же они возятся со мной?
Но вдруг меня догадка осенила, 
Какой же я дубина и балбес!
Ведь дядька мой, я вспомнил, зам по тылу, 
Училище снабжает, старый бес.
Вот потому и возят, как мартышку, 
Здесь дядька точно руку приложил, 
Ведь командирский шустренький сынишка 
Уже шестую кожанку сменил.
Но, боже мой! Как это надоело, 
Я ж не хочу летать и не могу. 
Ведь на посадке я почти Гастелло, 
Меня бы в камикадзе – и к врагу!
Пока я размышлял в таком вот духе, 
Наш самолёт к стоянке подрулил, 
Фонарь открыл мне техник лопоухий 
И шепотом меня обматерил.
Тут понял я, мы снова промахнулись,
Не тот нас техник в небо провожал. 
А наш он вон, глянь, ноги подогнулись, 
И сколько ж он бедняга пробежал!
А ну их всех! Я за