Мы рассказали — вы охуели,
Крикнули «жопа!» и стали живыми,
А мы превращались в колючие двери
Бессмертные точки и черные дыры,
Желая распять этот мир на себе,
Чтобы стало светло
и безумно легко
и немного, немного чего-то еще
хоть немного чего-то еще

И мы охраняли бессмысленность слова
До третьего крика на белой вершине
До светлого времени детских стихов
О радости матери, знавшей о сыне,
Что он п*зданулся туда, где цветы
Не цветут и не вянут
живые цветы
никогда
не цветут и не вянут
под солнцем, которого нет

И никак не забыть мне того,
Как ревело во мне это горькое счастье
Любить в неизведанной мере все то,
Что не стало до срока безудержной страстью
Горения к вечному небу,
которого нет,
которого нет,
на небе
на небе
на небе
которого нет

Значит я не зря вздрогнул
Значит, я не зря вспомнил
Значит, я не зря умер
значит, я не зря
значит я не зря

А бешенный запах весны исторгает заснеженный труп
А штык постигает гранит покореженных бедер и рук
Рыдая и хохоча, внутривенные рвутся огни
Такие живые, что пальцы мои
перестали отсчитывать годы и дни
и минуты конца
И безумье Христа, ты расколешь мой череп
как мир
Под орех, под яйцо, наизнанку лицо,
На стерильную почву святого отца
забивать семена
смертоносной любви
лютой святости
и доброты

А мы все сказали, а вы не простили
Такие суровые божии твари
Себя убивали, но мы сотворили
Из праха любви каждой твари по паре
Желая наполнить святую святых
Прокаженной звездой
и дурманом слезы
убивать непокорные ваши следы
на обратной дороге домой
на земле минутная слабость
сотворенная из ничего