Принц Генрих:
Сказать тебе одну вещь, Пойнс?
Пойнс:
Скажите, только что-нибудь очень хорошее.
Принц Генрих:
Сойдет для такого заурядного ума, как твой.
Пойнс:
Ладно. Постараюсь выдержать удар, который вы мне готовите.
Принц Генрих:
Так вот что я тебе скажу: мне не подобает казаться печальным теперь, когда мой отец болен; а все же признаюсь тебе как другу - ибо за неимением лучшего мне угодно называть тебя своим другом, - что я печален, очень печален.
Пойнс:
Трудно поверить, чтобы это могло вас опечалить.
Принц Генрих:
Клянусь моей рукой, ты воображаешь, будто я такой же закоренелый и нераскаянный приспешник дьявола, как ты и Фальстаф. Но поживем - увидим. Уверяю тебя, у меня сердце обливается кровью при мысли о том, как тяжело болен мой отец. Но в таком дурном обществе, как твое, у меня нет ни малейшей охоты обнаруживать свою грусть.
Пойнс:
Почему так?
Принц Генрих:
Что бы ты подумал обо мне, если бы я вдруг заплакал?
Пойнс:
Я подумал бы, что ты царственный лицемер.
Принц Генрих:
И всякий подумал бы то же самое. Ты замечательный малый; ты всегда думаешь то, что и все другие. Твои мысли движутся всегда по самым проторенным дорогам. Действительно, всякий счел бы меня лицемером. Но что привело твою почтенную мысль к такому выводу?
Пойнс:
Как что? Ваша распутная жизнь и чрезмерная привязанность к Фальстафу.
Принц Генрих:
И к тебе.