Когда шагал ты на восток в жаре крутой под Ровно, 
и кровью хлюпал твой сапог, и жажда горло жгла, 
убитых немцев рисовал я много и подробно 
и двадцать танков подбивал из одного ствола. 
Когда, совсем закоченев в заснеженном окопе,
                                       
ты с неба свет ракеты ждал и грел свой автомат, 
я спал в кромешной темноте далеко от Европы 
и сбоку телом малым грел замаянную мать. 
--------------
Когда ты мессер прижал к земле чужой, горелой, 
за Родину и за.., и за... зашелся пулемет, 
летел на санках я в сугроб с горы заледенелой 
и, повернувшись к небесам, смотрел, как снег идет. 
Когда тяжелым сапогом в концлагере под Прагой 
тебя пытались научить по-песьи подвывать, 
я от какой-то ерунды так безутешно плакал, 
что не на шутку рассердил встревоженную мать. 
-------------
Когда контузило тебя у кеслина в сраженьи 
и красной тьмой заволокло и кирху и сады, 
я на ногах не устоял от головокруженья, 
но хлеба не было в избе, и дали мне воды. 
В моем детдоме дети все в ночной тиши заснули, 
а я не мог - я в этот миг беседовал с тобой. 
Когда герр обер-лейтенант послал в пространство пулю, 
в котором  грудь твоя была подставлена судьбой.