Вера моя - смерть обманутая, 
зрачок расширенный, 
мурашки по телу, 
холодная испарина. 
Как ладонью по краю надлома на зеркале, 
по осколкам 
когда-то - совести.

Сколько раз я на небо рассчитывал. 
Всё в последний момент, 
что казалось бы 
- и рассчитывать больше не на что. 
И всегда Ты хранил меня Господи!

Светом полной луны 
ночью тропы указывал. 
Никогда не бросал, не отчаивал. 
Знал я точно, что Ты меня вытащишь, 
из житейских, обидных омутов, 
из скорбей и безумств немыслимых. 
Дерзко верю и ныне такожды. 
Ты всегда хранил меня Господи!

Я не знаю причины милости - 
может нужен еще в истории, 
как один персонаж отрицательный, 
чтобы было с кем лучших сравнивать. 
Даже так, 
пусть хоть факт полезности 
оправдает, почему Ты хранил меня Господи!

Слишком много я смысла вкладывал, в ожидании дня грядущего, 
в счет текущего жил иллюзией 
и терял день за днем по мелочи. 
А где пусто, там бродят демоны, за собой зовут, не откажешься. 
Слишком сладкий дурман для смертного.
Ночи ждешь, 
чтобы в жуткой темени, 
рвать на части случайных путников, 
упиваться звериной похотью 
- кровь с мадерой в борделях смешивать, 
жечь до тла и дворцы и хижины, 
мир столкнуть, как валун, с края пропасти.
И таким Ты хранил меня Господи!

Я угоден любой. 
Это знание 
волчьим воем в душе извивается, 
валит в церкви на камни коленями, 
слепит ликом под старыми сводами. Обращает в ничто, все что нажито, 
трудным опытом, 
древней мудростью. 
Нет у Бога для нас справедливости, 
есть у Бога для нас милосердие. 
Этим Бог от людей отличается. Странным выбором в пользу грешного. 
Первым в рай попадает разбойник 
- солнца свет, отраженный Луною. 
На которую вою:
Обрати меня в пыль под Престол, 
оберни меня в тень от Распятия, 
в уголь жги, чтобы ладан кадить. 
Лишь бы рядом. 
Хоть как. 
Все-равно. 
Ведь и Ты "все-равно", но хранил, 
"ни за что", 
но хранил меня Господи!