Взятый под прицел он,
Умирал, но пел он.
Обводили мелом,
Люди его тело.

Раненый в сердце на вылет,
Врачи диагностировали перелом крыльев.
Его глаза уставшие от пыли,
Скрывали темные очки поверх сухожилий.

Минуты застыли в морщинах,
Освобожденный Джанго, Тарантино.
Длинные паузы, выстрелы в спину,
Стрелы Святого Валентина.

Он играл стиснувши струны от боли,
Все чаще дежестив веселого застолья.
Его встречали и с солью и хлебом,
Закрытые мероприятия под открытом небом.

А он им пел, как когда-то в подъезде,
Свою история зависимости и болезни.
Словно на клетке лестничной стоя,
Чувство полета, чувство шестое.

Припев:
Взятый под прицел он,
Умирал, но пел он.
Умирал, но пел.
Обводили мелом,
Люди его тело,
А он дальше пел.

Доброе утро в прокуренной кухне,
Где никогда не тухнет лампочка Ильича.
Причал надежды, увера за пазухой в бухте,
Распахнутые двери на оборот ключ.

Молчание затянулось и выпустило дым,
К святым, так тянутся грешные души.
Лучше не понятным, чем понятым,
Он выворачивал чувства наружу.

Простуженный и продутый он пел,
Шипел виниловозеленым змеем.
Двадцатка легких ушла на расстрел,
Он шел, ведь его где-то ждала посильнее.

Музыка, как способ свести с жизнью счеты,
Шестое чувство, чувство полета.
Выше высоток над крышами зданий,
Криком души оборвалось молчание.

Припев:
Взятый под прицел он,
Умирал, но пел он.
Умирал, но пел.
Обводили мелом,
Люди его тело,
А он дальше пел.

Взятый под прицел он,
Умирал, но пел он.
Умирал, но пел.
Обводили мелом,
Люди его тело,
А он дальше пел.

Взятый под прицел он,
Умирал, но пел он.
Умирал, но пел.
Обводили мелом,
Люди его тело,
А он дальше пел.