То ли дело прежде! Крым, Кавказ...
Что ни похвали - твоё тотчас. 
Чином рядовой, лицом министр. 
Беден, да не жаден, глуп, да быстр...
Нынче ж и умён, да звон другой.
Сколько ни склоняйся над струной,
может, и сведётся гамма к «до»,
да не отзовётся знамо кто...

Где теперь увидишь нас вдвоём?
Разве что во сне, и то - в моём.
Что теперь ей Крым, Кавказ, Багдад?
Нынешний приют её богат - 
долог в ширину, широк в длину...
Там она, должно быть, как в плену,
посреди гардин и хризантем 
так и пропадает, знамо с кем...

Рассеку подкладку по стежку,
перстень обручальный извлеку.
Осмотрю его, вздохну над ним -
и зашью обратно швом двойным.
Вы, сверчки-кузнечики в ночи!
Всякий до утра своё кричи. 
Пусть под вашу песню в три ручья 
пленница заплачет, знамо чья...

И дают кузнечики концерт, 
и поют сверчки на весь райцентр,
и под эту песню в три ручья 
сам, однако, первый плачу я. 
Плачу о безумствах давних дней,
о себе тогдашнем и о ней, 
о кольце, зашитом на два шва,
и ещё о том, что жизнь прошла...

А наутро морщусь вкось и вкривь,
дымчатым стеклом глаза прикрыв.
Между тем как пленница горда -
вот уж кто не плачет никогда. 
На окне решётка, дверь с замком,
а она не плачет ни о ком.
Ни к чему ей тёмные очки.
Что же вы, кузнечики-сверчки?

Прежде-то, известно, чуть хандра -
не жалей вина до дна ведра. 
Нынче ж и бальзам ценой в брильянт,
еле пригубив, верну в сервант.
Древний со стены кинжал возьму,
паутину-пыль с него сниму.
Лезвие протру и рукоять -
и повешу на стену опять.