Дым табачный воздух выел. 
Комната — глава в крученыховском аде. 
Вспомни — за этим окном впервые 
Руки твои, исступленный, гладил. 

Сегодня сидишь вот, сердце в железе. 
День еще — выгонишь, можешь быть, изругав. 
В мутной передней долго не влезет 
Сломанная дрожью рука в рукав. 

Выбегу, тело в улицу брошу я. 
Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. 
Не надо этого, дорогая, хорошая, 
Давай простимся сейчас. 

Все равно любовь моя — тяжкая гиря ведь, 
Висит на тебе, куда ни бежала б. 
Дай в последнем крике выреветь 
Горечь обиженных жалоб. 

Если быка трудом уморят — 
Он уйдет, разляжется в холодных водах. 
Кроме любви твоей мне нету моря, 
А у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. 

Захочет покоя уставший слон — 
Царственный ляжет в опожаренном песке. 
Кроме любви твоей, мне нету солнца, 
А я и не знаю, где ты и с кем. 

Если б так поэта измучила, 
Он любимую на деньги б и славу выменял, 
А мне ни один не радостен звон, 
кроме звона ТВОЕГО ЛЮБИМОГО ИМЕНИ. 

И в пролет не брошусь, и не выпью яда, 
И курок не смогу над виском нажать. 
Надо мною, кроме твоего взгляда, 
Не властно лезвие ни одного ножа. 

Завтра забудешь, что тебя короновал, 
Что душу цветущую любовью выжег, 
и суетных дней взметенный карнавал 
Растреплет страницы моих книжек… 

Слов моих сухие листья ли 
Заставят остановиться, жадно дыша? 
Дай хоть последней нежностью выстелить 
Твой уходящий шаг...