Взъерошивая хайр, поредевший навсегда от седых волос,
 Ведя мемуары за кефиром о подпольной войне.
 С кайфом мазохиста в руках разбираю последний мост,
 Пытаюсь рассказать как-нибудь о вчерашнем дне.
 
 Царапая бессмысленно "pacific"
ключом на кирпичной стене,
 С известной долей гордости вспомнить кулаки люберов.
 Глядя на потрепанный бас в поношенном старом чехле,
 Хочется напиться в говно и выдать пару старых хитов.
 
   Такие дела, брат, любовь...
   Такие дела, брат, любовь...
 
 Мы уходили в подвалы, мы играли глубоко под землей.
 Нам снилась траверза, мы пили электрический чай.
 Мы посылали наверх парламентера: за вином, за хлебом и за травой.
 Он возвращался назад, он говорил: "У них опять Первомай".
 
 И наш бледный и здоровый вид кому-то мешал заснуть.
 Нам взламывали дверь, и с погонами -- в наш андеграунд.
 И у кого-то оказался уж слишком коротким его творческий путь.
 Но мы верили в то, что за нами последний раунд.
 
   Такие дела, брат, любовь.
   Такие дела...
 
 А времена менялись -- и сменились в конец.
 Мы вышли наверх, мы разбрелись кто-куда
 И стал делать деньги вчерашний бунтарь и вчерашний певец.
 В его уютной квартире есть газ, телефон и вода.
 
 Он не жалеет ни о чем, он держит дома шесть альбомов "ГО"
        (И пять альбомов БГ),
 И вроде бы он не предатель, он по своему прав.
 Ведя мемуары за чашечкой кофе моим детям о вчерашнем дне.
 Каждый ловит свой собственный кайф.
 
   Такие дела, брат, любовь.
   Такие дела, брат, любовь.