Недавно ль всё это случилось, давно ль,
Но правил в Севилье всесильный король,
Он с роду не ведал любови ничьей
И вечно был собственных статуй мрачней.
Чуть полночь подходит к стене городской,
На площадь выходит угрюмый король.
И бродит, и город немеет при нём,
Кому до веселья с таким королём.

Но кто там не чтит королевский покой?
Чьим струнам не спится под дерзкой рукой?
Кто там под окном о любови поёт? –
Король поневоле на голос идёт.
Он слышит: «Сеньора, Вы страсти моей
Не бойтесь – плевать на любых королей!
За право допеть серенаду свою
Я вместе с гитарой и жизнь Вам дарю!»

О небо!.. Клеймёный судьбой роковой,
От зависти чёрной бледнеет король:
«Пусть смерть забирает твой дар, трубадур,
Гореть вам на пару с гитарой в аду!..»

Сеньора, бедняжка, была чуть жива,
В убийце признав самого короля...
Закон есть закон, и палач по утру,
Простившись с роднёю, спешит ко двору:
«Скажи, повелитель, – закон так суров! –
Достойна ли мести невинная кровь?»
Король отвечает: «Закон есть закон –
На нём спокон веку и держится трон;
Кто б ни был убийцей, я слово даю –
Палач, ты исполнишь работу свою!»
Палач поклонился и вышел во двор,
И правил как бритву фламандский топор.

А после суда справедливый король
Мог сам любоваться своей головой,
Ведь острый топор расквитался легко
С одною из каменных статуй его.
И пир закатили, созвали гостей,
И пели, и пили, чертей веселей,
Король, как безумный, плясал, хохоча!..

И всё же наутро казнил палача.