Время радости настало,
я восторзе себя зрю,
мое сердце трепетало,
из очей слезы токи льют.
Прощай, весь мир, со страстями
и со прелестию на век
и со всеми суетами:
я от вас уже далек.
Я сказать могу: на веки
в лестный мир не возвращусь,
где согласнее, там вселюся
до кончины своея.
Там пещера темновата,
заставляет слезы лить,
но не та(к) царей полата
может душу веселить.
Вместо всякаго напитка
ключевая там вода,
течет быстро, без избытка,
я имею навсегда.
Чу, уныло завывает
томной звон колоколов:
знать родного провождают
спать  в долину среди гробов.
Скоро ли, долго со землею
вси сравнимся, не минем,
может, завтрашней зарею
я усну таким же сном.
Может, завтра погребальной
звон раздастся надо мной,
не отец, не мать родные
не поплачут обо мне
и на гроб рука чужая
кинет горсть земли сырой,
повторится стих прощальной
"со святыми упокой".
И никто моей могилушки
никогда не посетит,
разве пташечка честная
на ней сядет воспоет;
или разве кто мимоходом
близ могилушки пойдет,
преуставши, он на зеленом
дерне сядет, отдохнет.
А хоша и есть друзья милые
не вспомянут обо мне,
погрустят ли нет родные,
там далеко в стороне.

Из сборника: Материалы к истории и изучению русскаго сектанства и раскола. Под редакцией Владимира Бонч-Бруевича. Выпуск первый. СПб., 1908 г.